Переводы - Страница 15

И холод нищего оттертого долит.

Не думаешь ли, брат, что, растопив червонцы,
Журчаще — жаркий жир для всех готовит солнце?
Собачьей мы и той похлебки подождем.
Не всем под солнцем быть, кому и под дождем.

С огня давно горшок наш черный в угол сдвинут,
И желчью мы живем, пока нас в яму кинут.

ФРАНСИС ЖАММ

* * *

Когда для всех меня не станет меж живыми,
С глазами, как жуки на солнце, голубыми,
Придешь ли ты, дитя? Безвестною тропой
Пойдем ли мы одни… одни, рука с рукой?

О, я не жду тебя дрожащей, без одежды,
Лилея чистая между стыдливых дев,
Я знаю, ты придешь, склоняя робко вежды,
Корсажем розовым младую грудь одев.

И, даже братского не обменив лобзанья,
Вдоль терний мы пойдем, расцветших для терзанья,
Где паутин повис трепещущий намет,
Молчанья чуткого впивая жадно мед.

И иногда моей смущенная слезою,
Ты будешь нежною рукой мою сжимать,
И мы, волнуясь, как сирени под грозою,
Не будем понимать… не будем понимать…

ВЬЕЛЕ ГРИФФЕН

ОСЕНЬ

Как холодный дождь изменницей слывет,
Точно ветер и глуха, да оборвет.

Подозрительней, фальшивей вряд ли есть,
Имя осень ей — бродяжит нынче здесь…

Слышишь: палкой-то по стенке барабанит,
Выйди за дверь: право, с этой станет.

Выйди за дверь. Пристыди ж ты хоть ее,
Вот неряха-то. Не платье, а тряпье.

Грязи, грязи-то на ботах накопила,
Да не слушай, что бы та ни говорила.

Не пойдет сама… швыряй в нее каменья,
А вопить начнет — не бойся. Представленье.

Мы давно знакомы… Год назад
Здесь была, ходила с нами в сад,

Улыбалась, виноградом нас дарила,
Так о солнышке приятно говорила:

«Слышишь, летний, мол, лепечет ветерок,
Поработал, так приятно — на бочок».

Ужин подали — уселась вечерять.
Этой женщины, да чтобы не узнать.

Дали нового отведать ей винца,
Принесли потом в сарай мы ей сенца.

Спать ложилася меж телкой и кобылой,
Смотрим: к утру и вода в сенях застыла.

Лист дождем посыпался с тех пор.
Нет, шалишь. Теперь и ставни на запор.

Пусть идет в другие греться сени:
Нынче места нет на нашем сене,
Околачивать других ищи ступеней…

Листьев, листьев-то у ней по волосам,
А глаза-то смотрят, точно бы из ям.

Голос хриплый — ну, а речи точный мед;
Только нас теперь и этим не возьмет.

Золотом обвесься — нас не тронет,
Подвяжи звонок-то, пусть трезвонит.

Да дровец бы для Мороза припасти,
Не зашел бы дед Морозко по пути.

АНРИ ДЕ РЕНЬЕ

ПРОГУЛКА

Заветный час настал. Простимся и иди!
Пробудь в молчании, одна с своею думой,
Весь этот долгий день — он твой и впереди,
О тени, где меня оставила, не думай.

Иди, свободная и легкая, как сны,
В двойном сиянии улыбки, в ореолах
И утра, и твоей проснувшейся весны;
Ты не услышишь вслед шагов моих тяжелых.

Есть дуб, как жизнь моя, увечен и живуч,
Он к меланхоликам и скептикам участлив
И приютит меня — а покраснеет луч,
В его молчании уж тем я буду счастлив,

Что ветер ласковым движением крыла,
Отвеяв от меня докучный сумрак грезы,
Цветов, которые ты без меня рвала,
Мне аромат домчит, тебе оставя розы.

* * *

Грозою полдень был тяжелый напоен,
И сад в его уборе брачном
Сияньем солнца мрачным
Был в летаргию погружен.

Стал мрамор как вода, лучами растоплен,
И теплым и прозрачным,
Но в зеркале пруда.
Казалась мрамором недвижная вода.

АДА НЕГРИ

ПОД СНЕГОМ

На поля и дороги, легко и неслышо кружася, падают снежные хлопья. Резвятся белые плясуны в небесном просторе и, усталые, неподвижные, целыми тысячами отдыхают на земле, а там заснут на крышах, на дорогах, на столбах и деревьях.

Кругом — тишина в глубоком забытьи, и ко всему равнодушный мир безмолвен. Но в этом безбрежном покое сердце обернулось к прошлому и думает об усыпленной любви.

ТУЧИ

Я стражду. Там, далеко, сонные тучи ползут с безмолвной равнины. На черных крыльях гордо прорезая туман, каркая, пролетают вороны.

Печальные остовы деревьев с мольбой подставляли свои нагие ветви под жесткие укусы ветра. Как мне холодно. Я одна. Под нависшим серым небом носятся стоны угасшего и говорят мне: Приди. Долина одета туманом, приди, скорбная, приди, разлюбленная.

* * *

Она сказала мне: «Ты не знаешь смеха. Проклятье неразлучно с твоим злым стихом. Ты не знакома с песнью, где резвится радость и в солнечных лучах бродит музыка лобзаний, с той гармоничной песнью, которая, как античная богиня, нагая вырвалась из языческих покровов, вырвалась и летит ввысь, разбрасывая розовые и белые тучи». Потом она спросила: «Где ты родилась, поэтесса рокового несчастья? Какая ненавистная сила заговорила тебя еще в колыбели?»